«Гласность» и свобода - Сергей Иванович Григорьянц

составе армии, в руководстве и научной элите оборонной промышленности. За этим при Хрущеве строго – потом все слабее – следил отдел административных органов ЦК КПСС.

– Но и здесь бывали исключения, – рассказывал мне генерал, – завербовали мы лейтенанта, а он, не без нашей помощи, дорос до генеральских чинов.

Оперативники Пятого управления КГБ поддерживали контакты того или иного рода почти со всей заметной творческой интеллигенцией Советского Союза, гигантское Второе главное управление (контрразведка) – самое крупное на Лубянке – работало с технической интеллигенцией, да и чем еще заняться – шпионов на всех не напасешься.

– И я теперь на них смотрю – какие замечательные люди! – закончил генерал.

В этом и был простой секрет путча (поэтому не нужен был Силаев и очень удобен бессмысленный Гайдар). На смену хоть как-то защищенным опытным советским аппаратчикам, разнохарактерной партийной верхушке, где все же могли появиться и Яковлев, и Бакатин пришли не только 35 % штатных сотрудников КГБ, но еще и 60 % «доверенных лиц», к каждому из которых был свой ключик. Конечно, никто этого не объявлял и очень мало кто понимал весь масштаб перемен. Немногие идейные сотрудники КГБ, кое-что узнав о своей организации, оттуда уходили и под причитания о разгроме это был очень удобный процесс очистки КГБ от посторонних, от недостаточно циничных и целеустремленных. Наивный депутат Верховного Совета Ким даже публично покаялся в том, что дал когда-то подписку о сотрудничестве. Менее наивные «доверенные» депутаты дружно его заклеймили (только диссидент Ковалев пытался защищать). Его, правда, взяли на невысокую должность в администрацию президента, но, как рассказывал он на последней нашей конференции о КГБ, после него никого, кроме бывших офицеров, туда на работу не брали.

Готовя эту (понимал, что последнюю) конференцию, в поисках докладчиков я беседовал с главным редактором одной из самых известных московских газет. Сказал, что буду говорить о «доверенных лицах».

– Это, конечно, правда, но ведь на их поведение контакты с сотрудниками КГБ не оказывали никакого влияния, – торопливо заметил редактор.

Говорил я, так получилось – они сами предложили, – сразу с тремя (самыми либеральными – Сатаровым, Батуриным, Красновым) бывшими помощниками президента Ельцина. Когда я упомянул о теме своего доклада, наступило странное молчание, а потом один из них (юрист) с подозрением спросил меня:

– А почему вы именно нам об этом рассказываете?

И я понял – все они решили, что я знаю, что-то лично о них. Но я ничего не знал и объяснил, что тема конференции – «Участие спецслужб в управлении страной», и я надеюсь, что они всё это знают лучше меня и захотят выступить.

Но никто не согласился. Сатаров прислал своего заместителя по Transparency International.

Путч закончился возвращением Горбачева с Фароса и гигантским митингом на Манежной площади. Мы с Еленой Георгиевной Боннэр стояли на трибуне, что-то говорил Горбачев – за его спиной не было слышно. Кажется, что-то сказала и Елена Георгиевна, я, по обыкновению, говорить отказался. Горбачев подошел к нам, наклонился, Елена Георгиевна взяла его за голову и поцеловала в лоб. И даже мне на минуту показалось, что начинается новая эпоха, новая жизнь. Она и началась, но совсем не та, на которую была надежда.

Глава III

1991–1995 годы

Реформы Гайдара и разгром демократического движения

«Шоковая терапия» и начало распада страны

Осень и зима девяносто первого года – для большинства период недолгой политической эйфории, восторга освобождения от советской власти и растущего отсутствия самого необходимого для жизни – элементарной еды, хоть какой-то одежды, даже в Москве то и дело выключавшегося отопления в квартирах. Жена рассказывала, как по семь часов стояла в очереди за кусочком масла, остро необходимого для нашей заболевшей тогда дочери. Приезжая в Москву, я переключался на борьбу за выживание «Гласности» и почти не понимал, как достается даже самая необходимая еда – тяготы жизни в то время лежали на плечах жены и ее матери Зои Александровны, но и у меня в глазах стоит наш кухонный стол, за котором мы сидим впятером, а посередине – небольшая тарелочка с аккуратно нарезанными маленькими кубиками вареного мяса. Я втыкаю вилку в третий или четвертый кубик и слышу голос Тимоши:

– Папа, так мне ничего не останется, – и мы все встаем из-за стола полуголодными.

Сообщение «ЕГ» от 2 июля 1991 года:

«МОСКВА (Николай Гаврилов). Москвичи, проживающие на территории РЭУ-9 Черемушкинского района, выражают возмущение произволом со стороны начальника РЭУ Александра Чувилина. Чтобы получить талоны на сахар, приходится выстаивать в очереди по 5 часов, с предварительной записью. При этом льготы никому из заслуживающих их не предоставляются. Многим жителям не выданы талоны на сахар даже за июнь месяц, и неизвестно, получат ли они их в июле. Некоторые сотрудники РЭУ-9 предлагают желающим приобрести талоны без очереди, но за соответствующую мзду».

Все же в нашей семье никому не приходилось что-то продавать на улице, чтобы купить хоть какую-то еду в то время как вся Москва, все ее площади, бульвары, даже переулки были заполнены людьми, державшими в посиневших руках жалкий скарб нищих советских людей – какие-то кофточки, туфли, сумочки в тщетной надежде их кому-то продать.

За год до этого я уже видел такой город – это была Варшава после реформы последнего коммунистического премьера Мечислава Раковского, на год опередившего Гайдара. Все магазины были заполнены, на каждом углу – обменные пункты долларов на злотые, но ни долларов, ни злотых у большинства поляков после реформ не было. Нельзя было даже представить себе, что и Москва после реформы Гайдара станет такой же. Только два коммуниста – Мечислав Раковский и Егор Гайдар произвели со своими народами зверскую «шоковую терапию» при возвращении от социалистической, построенной такими же зверскими методами экономики.

Не могу удержаться, чтобы не привести эпизод из статьи Гавриила Попова и Юрия Лужкова об этом «экономическом» проекте:

«Был февраль 1992 года. На совещании, которое вел Егор Тимурович, рассматривались неотложные меры по финансированию социальных программ. Народа собралось довольно много в зале, где в недавнем прошлом восседал Егор Лигачев. За тем же столом сидел Егор, но уже другой – Егор Гайдар. Шло обсуждение социальных вопросов по строительству школ, по пенсиям, к тому времени почти обнуленным, по сбережениям граждан, тоже превратившимся в пыль. И все тот же один из авторов этой статьи проинформировал Гайдара о том, что в Зеленограде наша медицина зафиксировала 36 смертей из-за голода. На это Гайдар ответил просто: идут радикальные преобразования, с деньгами